Книга Желтое, зеленое, голубое[Книга 1] - Николай Павлович Задорнов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— А как бы ты поступил на моем месте?
— Я бы сделал все… Я бы постарался!
— И при любви и при ревности?
— Да! А ты совершаешь жестокую ошибку, по сути дела — губишь девушку. Ты должен быть с ней до тех пор, пока сам не надоешь ей. У нее это пройдет, она будет здорова душевно, окрепнет.
— Все-таки у тебя не все дома. Зачем я ей? Они вместе работают. Он, может быть, женится на ней, будут жить.
— Им станет смертельно скучно. Я сомневаюсь, чтобы она когда-нибудь полюбила его. Она уже видела, что есть на свете другие люди… А если она не полюбит, она станет несчастной… И он тоже… Начнет догадываться, в чем дело, когда она станет ложиться с ним с кислым лицом, будет ее бить, станет пьянствовать, забудет, что когда-то был передовиком-комсомольцем. А он, поверь, не из тех натур, которые долго переживают свои провалы. Ему надо подругу могущественную, этакого Тараса Бульбу в юбке.
— Но перед собой я бы совершил преступление.
Шестаков махнул рукой:
— И она была бы довольна, и Нина ничего бы не знала.
— А я раздвоен?
— Так тебе и надо. Не пиши в другой раз. Надо было тебе?
У подъезда молодые люди расстались. Шестаков бегом, как мальчишка, побежал к себе в деревянное здание, подпрыгивая в темноте на мостовой. Ему, кажется, некуда девать энергию.
Георгий подумал, что он как в бреду. Политика, любовь, философия — сплошные фантазии. Чушь он порет! А когда читаешь книгу, то чувствуешь ясность, спокойную руку. Как все это уживается в одном человеке?
Георгий тоже быстро взбежал по лестнице. В душе он рад, что Ната помирилась с Иваном. Он только сейчас догадался, что все время как бы заботился о ней, помнил, чувствовал себя ответственным… Странно, неужели Шестаков прав? Но слава богу, теперь гора с плеч. Выражение лица у Нины спокойное. В самом деле, не надо никогда зря дурить голову… Но как же тогда изучать? Ведь я, кажется, ничего не позволил себе… По теории Николая получается, что это и плохо?
— Обязательно буду иллюстрировать Шестакова, — сказал Георгий дома. Помянул про поездку, как Барабашка собрал солдат вокруг себя и рассказывал им неприличные истории, какой-то нанайский Декамерон. Весь кружок покатывался со смеху. Когда Шестаков разволновался и хотел остановить, то Барабашка рассердился, сказал, что он тоже воспитатель, служил в армии, награжден орденом. Рассердился не на шутку. Горячий народ нанайцы. Нату видели, сидит в ресторане с парнем и пьет пиво. Бутылок десять выпили.
— Ты подошел к ней?
— Нет.
— Ну вот! Ну как тебе не стыдно! Ты же ее обидел!
— Она не видела меня.
— Тем хуже! Женщины чувствуют. Знаешь, как это оскорбительно! Ты думаешь, она не знала, какой катер подошел и кто на катере? Солдаты пели?
— Да.
— Она, может быть, нарочно туда пришла, чтобы ты видел, как она пьет со своим парнем, и чтобы тебя еще сильнее разбередить. Милый, женщины очень хитры!
— А что же мне теперь делать? — развел руками Георгий.
— Выпутывайся сам! — спокойно ответила Нина и ушла на кухню.
Утром раздался звонок. Телеграмма из Москвы.
ГЛАВА XVI
На лодках и на катерах в город все везли и везли охапки черемухи и белой сирени. Казалось, люди заваливали город цветами, как сеном.
Георгий уехал, и у Нины во всех вазах сирень и полевые цветы.
Он собрался в несколько дней, уехал счастливый и тревожный, решил, что если все будет благополучно, то будет стараться поступить в училище. Нина согласна. Она понимает, что, конечно, ему надо учиться, ему так хочется, он очень многого ждет от ученья. Он многого не знает.
Но как-то грустно на душе. Неужели он что-то теряет? Неужели мог бы избрать какой-то иной путь?
От ума Нина понимает, что надо учиться.
Иногда Нина верила в предчувствие.
Она упрекала себя: «Может быть, мне жаль расставаться с этим новым городом и с моей новой жизнью?» Она, конечно, найдет дело и в Москве. Георгий прав, когда говорит, что не хотел бы остаться провинциальной знаменитостью, неучем.
Опять, как в тот вечер, ей часто теперь казалось, что у него будет трудный путь.
С отъездом мужа дома стало невесело, и только эти цветы, которыми полна вся квартира, утешают. Огромные букеты черемухи и белой сирени. Они вместе ездили в последний день в тайгу.
Нынче раннее лето. Все зацвело. Что-то истомляющее, роскошное, зовущее есть в лете этого года.
Город со всеми новостройками кажется раскаленным среди зеленого океана тайги. Масса цветов на деревьях, между пеньков, в траве. Солнце беспощадно палит. Ведь здесь, по сути дела, юг, мы живем южнее Киева, только жестокие северные ветры зимами, снега, холода. А лето — чудо.
Перед отъездом Георгию позвонил заместитель начальника политотдела корпуса, поблагодарил за поездку с бойцами в колхоз. Похвалил Шестакова, сказал, что замечательный парень. Отпустили с ним сорок человек, все вернулись вовремя, никто не напился. Все участники поездки, за исключением одного поэта, за неделю выполнили нормы на земляных работах на сто десять, а некоторые — на сто пятнадцать процентов. На земляных работах! Работая лопатами! Это не шутка.
— И вами они довольны очень! — сказал политработник. — Хотели бы с вами встретиться. Вы едете в Москву? Счастливый путь. Желаем вам всего хорошего, успехов.
Нине казалось, что за Георгия все радуются, весь город. Она знала, что Георгий человек огромной энергии, он уже многое создал, и он и она ощущали эти годы так, как будто заново переживали юность… Они отдыхали и любили. Но с такими задатками, какие Георгий выказал в двадцать шесть лет, у человека должен быть дальнейший путь развития, роста. Что он будет делать? Пусть он сам в Москве все увидит и решит. Что же делать!
Пришла Ната. Раннее утро, окна открыты. Ната в новом, синем простроченном белыми нитками заграничном костюме из тонкого брезента. Привез дядя-моряк из Владивостока. Она в обновке впервые идет на работу.
— Нина Александровна, я по вас соскучилась. Георгий Николаевич уехал? Я прочитала в газете. У меня сейчас экзамены, я больше никуда не хожу и ни с кем не бываю.
— Разве вас на время экзаменов не освобождают от работы?
— Пока
